Есть голоса громкие, богоподобные, властные.
Они звучат из чужих желаний. Они зовут, требуют, объясняют, оценивают. Они говорят слишком много.
Мы же молчим. Потому что молчание — это путь
к иной речи, если оно прорастает в страдании.
Мы молчим, чтобы не повторять.
Мы молчим, чтобы не подчиняться.
Мы молчим, чтобы помнить, что правда требует паузы.
Молчание — это не отсутствие слов.
Это сопротивление шуму.
Есть голоса громкие, богоподобные, властные. Они звучат
из чужих желаний. Они зовут, требуют, объясняют, оценивают. Они говорят слишком много.
Мы же молчим. Потому что молчание — это путь к иной речи, если оно прорастает в страдании.
Мы молчим, чтобы не повторять.
Мы молчим, чтобы не подчиняться.
Мы молчим, чтобы помнить, что правда требует паузы.
Молчание — это не отсутствие слов. Это сопротивление шуму.
Есть голоса громкие, богоподобные, властные. Они звучат из чужих желаний. Они зовут, требуют, объясняют, оценивают. Они говорят слишком много.
Мы же молчим. Потому что
молчание — это путь к иной речи,
если оно прорастает в страдании.
Мы молчим, чтобы не повторять.
Мы молчим, чтобы не подчиняться.
Мы молчим, чтобы помнить,
что правда требует паузы.
Молчание — это не отсутствие слов.
Это сопротивление шуму.
Есть голоса громкие, богоподобные, властные. Они звучат из чужих желаний. Они зовут, требуют, объясняют, оценивают. Они говорят слишком много.
Мы же молчим. Потому что молчание —
это путь к иной речи, если оно прорастает в страдании.
Мы молчим, чтобы не повторять.
Мы молчим, чтобы не подчиняться.
Мы молчим, чтобы помнить, что правда требует паузы.
Молчание — это не отсутствие слов.
Это сопротивление шуму.